В разговоре с еле знакомыми людьми, будь то собеседование или ни к чему не обязывающий обмен незапоминающимися репликами в случайной компании, зажмуриваюсь каждый раз, когда речь заходит о школе.
— а ты из какой школы?
— из 12-ой гимназии
— а, это та, которая еврейская?
— нет.
— та, которая на островского?
— нет, это 11-ая, а рядом — 12-ая вечерняя, только я всё равно не оттуда
— откуда тогда?
— из гимназии для девочек на тукая.
Дальше всё, как по нотам: вот мы только что вели великосветский разговор о высоком, а вот меня на вытянутых руках относят на полку с людьми диковинного, непредсказуемого, а значит, подозрительного содержания. Осторожно, полка закрывается прозрачными дверьми, при выходе будьте осторожны: под ногами — тонкий лёд. Меня спрашивают сквозь стекло (а вдруг что учудит), а не та ли это гимназия, которая татарско-турецкая. Физически чувствую, как мои зрачки сузились, и пытаюсь усилием мысли расширить их обратно. Думаю, никуда не денешься, ТТЛ и мы — как две девочки в одинаковых платьях на школьной вечеринке: «ой, какая забавная ситуация, шарман-шарман», а убирая воображаемую соринку с плеча нечаянного двойника, каждая хотим верить, что «платье и впрямь отличное, но мне идёт больше».
Вслух я говорю «что вы, что вы, татарско-турецкий лицей — это интернат, а мы ведь только грызём гранит без мальчиков, а так у нас фойе кишмя кишит ВООБЩЕ-ТО». Надрыва в голосе собеседник может и не уловить (я же через стекло с полки, помните?). Взгляд теплеет, он приоткрывает дверцы, достаёт меня маленькую, сажает на ладонь себе большому и мудрому и ласково начинает расспрашивать «Ну и как вам училось без мальчиков? Скукота, небось». Я трогаю ножкой тонкий лёд, на который меня выпустили, и начинаю легкую Пропаганду Раздельного Обучения (стандартный набор): отсутствие раздражающих факторов вроде хрестоматийного дергания за косички и перманентного аромата никотина в классе от стремительно мужающих одноклассников. Ещё нужно не забыть вздохнуть по возможности в любое время уйти в уголок подтянуть колготки, тяжкий крест наш, или поправить бретельку, периодически спадающее оружие наше.
В этих разговорах очень важно оставаться лёгкой и неглубоко копающей. Если копнёте глубоко и не там, случайно откопаете зарытый топор войны и сами не заметите, как верхушки деревьев начнут колыхаться от ваших с собеседником криков. Особенно противопоказано затрагивать серьёзные вопросы нужности и обоснованности гендерно-сегрегированного обучения тем, у кого не было возможности испытать его на себе. Отучившись от звонка до звонка десять тёплых лет в этой гимназии, я изо всех сил стараюсь держать под контролем русло беседы о ней. Это как разговоры о родственниках: чужие люди могут моих родных недолюбливать, могут ненавидеть, могут истекать желчью и ядом, потому что не пылают добрыми чувствами ко мне, с другими родными мы можем признаваться друг другу, что да, неидеальны, но упаси Бог людям со стороны высказать вслух своё яростное неодобрение. В силу общей интеллигентности и субтильности мы агрессору лёгких телесных повреждений и тяжких моральных травм, конечно, не нанесём, но прожигать взглядом, не говоря ни слова, да так, что душа бьётся об стенки желудка, — это ведь так по-женски, правда?
Я не стремлюсь вложить людям в головы своё видение гимназии как образовательного и воспитательного учреждения, не могу порой отключить чужие сочувствующие взгляды, как и не вижу смысла кричать на каждом углу «наша школа — лучшая школа в мире, вы ничего не понимаете», ведь тогда меня точно поставят на ту самую полку с подозрительными личностями и вряд ли когда-нибудь позовут в гости или познакомят со своими детьми.